Где купить

Влияние таурина на уровень висцерального ожирения и выраженность дисфункции висцерального жира у пациентов с неалкогольной жировой болезнью печени

М.Е. Стаценко, С.В. Туркина, Е.Е. Горбачева, А.А. Ермоленко, М.А. Косивцова 

Consilium Medicum. 2019; 21 (12)

Аннотация

Цель. Оценка влияния 24-недельной терапии таурином на уровень висцерального ожирения и выраженность дисфункции висцерального жира у пациентов с неалкогольной жировой болезнью печени (НАЖБП).

Материалы и методы. Проведено проспективное сравнительное рандомизированное исследование, в которое были включены 90 пациентов с НАЖБП. Диагноз НАЖБП поставлен по результатам ультразвукового исследования печени (на аппарате Siemens Sonoline G50, Германия, с допплеровским датчиком с оценкой эхогенности печеночной паренхимы, сосудистого рисунка, степени дистального затухания эхосигнала). Методом простой рандомизации пациенты были разделены на 2 группы: 1-я (основная) – пациенты с НАЖБП, которые получали препарат таурин 1000 мг/сут (2-кратный прием по 500 мг/сут) дополнительно к ежедневной терапии сопутствующих заболеваний (сахарный диабет 2-го типа, ишемическая болезнь сердца, артериальная гипертензия); 2-я (контрольная) – пациенты с НАЖБП, которые принимали только препараты базисной терапии. Исходно и через 24 нед терапии проводили анализ состава тела с оценкой процентного содержания висцерального жира методом биоэлектрической импедансометрии (Omron BF508 52, Япония), рассчитывали индекс висцерального ожирения, определяли выраженность дисфункции висцерального жира. Состояние углеводного обмена контролировали согласно следующим показателям: по уровню глюкозы крови натощак, по базальному инсулину, расчетному индексу инсулинорезистентности HOMA-IR. Для исследования состояния липидного обмена крови определяли уровни общего холестерина, триглицеридов, липопротеидов низкой плотности, липопротеидов высокой плотности.

Результаты. У пациентов с НАЖБП обнаружены выраженное висцеральное ожирение и тяжелая дисфункция висцерального жира, усугубляющаяся по мере увеличения ожирения. Показано, что 24-недельное применение 1000 мг таурина в сутки в лечении пациентов с НАЖБП способствует достоверному уменьшению выраженности висцерального ожирения по данным биоимпедансометрии, показателя индекса висцерального ожирения, а также снижению дисфункции висцерального жира. 

Неалкогольная жировая болезнь печени (НАЖБП) включает в себя определенный спектр заболеваний, которые варьируются от простого стеатоза до стеатогепатита, прогрессирующего фиброза и цирроза. Во многих развитых странах НАЖБП в настоящее время является наиболее распространенным хроническим заболеванием печени [1] и тесно связана с ожирением и сердечно-сосудистыми заболеваниями [2]. Кроме того, как ожидается, НАЖБП станет еще более серьезной проблемой общественного здравоохранения из-за растущей распространенности ожирения и старения [3–6]. Обращает на себя внимание рост числа детей и подростков с НАЖБП. Оценка распространенности НАЖБП среди учеников младших классов средней школы в Японии выявила, что около 4% из них имеют ультразвуковые признаки заболевания, а у одного из учеников были ожирение, диабет, дислипидемия и неалкогольный стеатогепатит с легким фиброзом [7]. Исследование более 250 тыс. датских детей показало, что высокий индекс массы тела (ИМТ) в детском возрасте повышает риск развития гепатоцеллюлярной карциномы в зрелом возрасте [8]. Особого внимания заслуживают результаты исследования когорты Framingham Heart Study, которое изучало несколько поколений со стеатозом печени, установленным с помощью компьютерной томографии. Исследование показало, что наличие НАЖБП у родителей повышает риск развития неалкогольного заболевания печени у потомства [9].

Не вызывает сомнений, что НАЖБП тесно ассоциирована с наличием висцерального ожирения с последующим развитием таких метаболических нарушений, как инсулинорезистентность, СД 2-го типа, дислипидемия, а также артериальная гипертензия (АГ), атеросклероз и системное микровоспаление. Недавний метаанализ, в котором приняли участие более 8,5 млн человек из 22 стран, показал, что более 80% пациентов с неалкогольным стеатогепатитом имели избыточную массу тела или ожирение, у 72% выявлена дислипидемия, у 44% имел место СД 2-го типа [10].

Понимание патогенетических механизмов формирования неалкогольного стеатоза и стеатогепатита играет важную роль для надлежащих терапевтических вмешательств. Не вызывает сомнений, что развитие заболевания имеет сложный патогенез и получило название «теория множественных ударов» [11]. При этом одним из важных патогенетических механизмов, участвующих в формировании дисфункции висцерального жира (ДВЖ), прогрессирования НАЖБП, является дефицит таурина [12]. Таурин – серосодержащая полунезаменимая аминокислота, которая широко распространена в организме и обладает многими физиологическими функциями. Она играет роль в осморегуляции, обладает антиоксидантной, противовоспалительной, нейропротекторной активностью, оказывает важное влияние на метаболизм жиров. Таурин также участвует в цитопротекции и поддержании гомеостаза клеток, вовлеченных в острый и хронический воспалительный и окислительный стресс [13–17]. Нормальный уровень таурина необходим практически для всех важных биологических процессов. Отмечены его важная роль в метаболизме жировой ткани с позиции формирования ожирения [18, 19] и участие в ингибировании адипогенеза белой (но не коричневой) жировой ткани при ожирении [20]. В печени таурин играет важную роль в метаболизме желчи, модулируя уровни холестерина (ХС) в крови [21], и образует конъюгаты с желчными кислотами (главным образом, холевой и дезоксихолевой) с образованием желчной соли таурохолата – главной соли желчи, которая составляет основной путь выведения ХС из плазмы [21, 22]. Таурин также активирует ХС-7a-гидроксилазу, ограничивающую скорость фермента, участвующего в синтезе желчной кислоты из ХС [23]. Показаны важная роль таурина в регуляции гемодинамических показателей портального кровотока и его способность снижать портальное давление (прием 6 г таурина у пациентов с циррозом и портальной гипертензией в рандомизированном плацебо-контролируемом двойном слепом пилотном исследовании способствовал снижению градиента печеночного венозного давления более чем на 20% по сравнению с исходными данными, в то время как ни один пациент не ответил на прием плацебо) [24]. Отмечено положительное влияние приема таурина на течение минимальной энцефалопатии у 46% пациентов с циррозом печени [25]. Ранее в проведенных нами исследованиях продемонстрированы антифибротический потенциал таурина у пациентов с НАЖБП [26], возможности таурина в органопротекции при сочетанном поражении печени [27, 28], его эндотелиотропные свойства [29].

Цель исследования – оценка влияния 24-недельной терапии таурином на уровень висцерального ожирения и выраженность ДВЖ у пациентов с НАЖБП.

Материалы и методы

В исследовании приняли участие 90 больных с НАЖБП, диагностированной по данным оценки ультразвукового исследования печени (на аппарате Siemens Sonoline G50, Германия, с допплеровским датчиком с оценкой эхогенности печеночной паренхимы, сосудистого рисунка, степени затухания эхосигнала) [30]. Клинико-демографическая характеристика пациентов, включенных в исследование, представлена в табл. 1.

Методом простой рандомизации пациенты были распределенына 2 группы: 1-я (основная) – пациентыс НАЖБП, которые принимали таурин (Дибикор, ООО «ПИК-ФАРМА», Россия) в суточной дозе 1000 мг (2-кратный прием по 500 мг/сут) дополнительно к базисной терапии сопутствующих заболеваний (СД 2-го типа, ишемическая болезнь сердца, АГ); 2-я (контрольная) – пациенты с НАЖБП, которые принимали только препараты базисной терапии сопутствующих заболеваний: АГ, ишемической болезни сердца, СД 2-го типа. Средние дозы базисных препаратов, применяемых для лечения, статистически достоверно не различались между группами. Обе группы не имели достоверных различий по возрасту, половому составу, тяжести СД 2-го типа, перенесенного инфаркта миокарда (см. табл. 1). В обследование каждого пациента входило физикальное обследование, клиническое измерение артериального давления (АД) на обеих руках в положении пациента сидя по стандартной методике с использованием специальной манжеты у лиц с избыточной массой тела и ожирением, антропометрию с расчетом ИМТ (кг/м2 ) по формуле: ИМТ = масса тела (кг)/квадрат роста (м2 ). Масса тела считалась нормальной при значениях ИМТ не выше 24,9 кг/м2 и не менее 19 кг/м2 , избыточной – от 25 до 29,9 кг/м2 . Ожирение 1-й степени диагностировалось при ИМТ от 30 до 34,9 кг/м2 , 2-й – от 35 до 39,9 кг/м2 , 3-й – свыше 40 кг/м2 (Всемирная организация здравоохранения, 1997).

Для исследования выраженности висцерального ожирения и ДВЖ использовался индекс висцерального ожирения – ИВО (Visceral Adiposity Index) [31]. Расчет ИВО: для мужчин: ИВО=(ОТ/39,68+1,88×ИМТ)¥(ТГ/1,03)¥(1,31/ЛПВП); для женщин: ИВО=(ОТ/36,58+1,89¥ИМТ)¥(ТГ/0,81)¥(1,52/ЛПВП), где ЛПВП – липопротеиды высокой плотности, концентрация в крови; ОТ – окружность талии, ТГ – триглицериды, концентрация в крови. Повозрастные показатели ИВО, при превышении которых сердечно-сосудистый риск резко возрастает, соответствуют следующим значениям: моложе 30 лет – 2,52; 30–42 лет – 2,23; 42–52 года – 1,92; 52–66 лет – 1,93; старше 66 лет – 2,0 [31].

В данном исследовании проводился анализ состава тела с оценкой процентного содержания висцерального жира методом биоэлектрического импеданса (Omron BF508 52, Япония). У пациентов с ИМТ>40 кг/м2 в связи с некорректностью применения метод биоимпедансометрии не использовался.

Пациентам с НАЖБП производился расчет индекса фиброза печени – NFS (NAFLD fibrosis score) [32], индекса стеатоза печени – FLI (Fatty Liver Index) [33.]. Состояние углеводного обмена контролировали по уровню глюкозы крови натощак (исследовали унифицированным калориметрическим глюкозооксидазным методом с помощью наборов фирмы Lachema, Чехия), определяли базальный инсулин с помощью иммуноферментного анализа в сыворотке крови (DRG INSULIN ELISA EIA 2935 U. S.) Рассчитывался индекс инсулинорезистентности – индекс HOMA-IR (Homeostasis Model of Assessment-Insulin Resistance). Для исследования состояния липидного обмена крови определяли уровни общего ХС, ТГ, липопротеидов низкой плотности (ЛПНП), ЛПВП ферментативным методом с помощью наборов ASSEL (Италия) на биохимическом анализаторе Liasys (AMS, Италия). Для оценки маркеров повреждения печени изучали активность аланинаминотрансферазы и аспартатаминотрансферазы, g-глутамилтранспептидазы, уровни общего билирубина в сыворотке крови по общепринятым методикам на биохимическом анализаторе Liasys-2.

Статистическая обработка результатов исследования проводилась с использованием функций Microsoft Excel 2010 и пакета статистических программ Statistica 6.0 (Statsoft Inc., США). Нормальность распределений показателей оценивали по критерию Шапиро–Уилка. Данные представлены в виде М±SD, где М – среднее значение, SD – стандартное отклонение. Для оценки статистической значимости различий между показателями использовали критерий Вилкоксона, в случае дихотомических показателей статистическая значимость различий долей оценивалась с использованием точного метода Фишера. Для оценки статистики связей проводили корреляционный анализ по Спирмену. Нулевую статистическую гипотезу об отсутствии различий и связей отвергали при p<0,05.

Результаты и обсуждение

Все пациенты, включенные в исследование, имели высокий показатель ИВО. В группе пациентов с НАЖБП ИВО составил 5,11±1,8 у.е., в группе контроля – 4,7±1,9 у.е., что можно расценивать как предиктор неблагоприятного сердечно-сосудистого прогноза. Установлено, что именно ИВО – показатель функции висцеральной жировой ткани и чувствительности к инсулину, а не ИМТ, его увеличение более 2 у.е. в любом возрасте в значительной степени связано с повышением кардиоваскулярного риска [34–36]. В результатах корреляционного анализа обращают на себя внимание следующие взаимосвязи, в которых ИВО (но не ИМТ) у пациентов с НАЖБП коррелирует с уровнем систолического (r=0,55, p=0,004) и диастолического артериального давления (r=0,46, p=0,02), что может быть связано с неблагоприятным влиянием висцерального жира на жесткость сосудистой стенки [37]. Отмечено, что именно повышение ИВО является предиктором формирования АГ у пациентов с повышенным нормальным давлением [38].

Оценка показателя дисфункции жировой ткани (ДЖТ) определила, что в основной группе больных преобладали пациенты с тяжелой ДВЖ (93,3%), у 6,7% была умеренная ДВЖ. В группе пациентов с АГ 16,7% больных имели мягкую ДЖТ, 23,3% – умеренную, 60% – тяжелую. Известно, что ИВО является независимым фактором риска развития НАЖБП [39]. В нашем исследовании проведенный анализ показал достоверную зависимость между выраженностью стеатоза печени по данным оценки индексов FLI и ИВО (r=0,65, p=0,002), причем наибольшая взаимосвязь отмечена при наличии тяжелой ДВЖ (r=0,84, p=0,003).

Наличие фиброза печени имеет решающее значение для прогностической оценки пациентов с НАЖБП, особенно у тех, у кого нет прогрессирующего заболевания. Поэтому нами проведен анализ взаимосвязи ИВО и выраженности фиброза печени по данным оценки NFS. Отмечено, что ИВО у пациентов с НАЖБП был связан со значительным фиброзом (r=0,84, p=0,03). Нами показано, что у пациентов с отсутствием значимого фиброза (F 0–I) ИВО составил 1,99±1,68 и был статистически значимо ниже, чем у пациентов с высоким индексом NFS, свидетельствующим о значимом фиброзе (F2–4) – 4,04±1,64 (p=0,02). Приведенные здесь результаты нашего исследования согласуются с данными S. Petta и соавт. (2012 г.), которые отметили, что повышение ИВО является предиктором более значимого гистологически верифицированного фиброза печени у пациентов с НАЖБП [40]. В частности, показано, что распространенность значительного фиброза постепенно увеличивалась у пациентов с ИВО≤2,1 и индексом HOMA≤3,4 (26%) до пациентов с ИВО>2,1 и индексом HOMA>3,4 (83%).

В ходе 24-недельного лечения таурином отмечено статистически значимое снижение ИВО в основной группе пациентов до 4,5±1,7 (Δ%=-12%), тогда как в группе контроля среднее значение ИВО практически не изменилось (4,78±1,5; р>0,05, Δ%=1,7%); табл. 2. Разница между группами статистически значима. Кроме того, в основной группе нами выявлено достоверное снижение процента пациентов с тяжелой ДВЖ на 14,2% за счет увеличения числа пациентов с умеренной ДЖТ с 6,7 до 20% (Δ%=66,5%). В контрольной группе пациентов отмечена недостоверная тенденция к росту процента больных с отсутствием или умеренной ДЖТ и закономерному снижению процента лиц с выраженной ДЖТ (см. табл. 2). Через 24 нед выявлено статистически значимое снижение процента висцерального жира по данным биоимпедансометрии на 4,09% при сохранении относительно стабильным соотношения ОТ/окружность бедер – ОБ (Δ%=- 0,97). Также отмечен рост процента пациентов с высоким уровнем висцерального жира (Δ%=5,03) за счет уменьшения процента больных с очень высоким уровнем висцерального жира.

Выявленное нами в ходе 24-недельного лечения таурином пациентов с НАЖБП статистически значимое влияние на показатели висцерального ожирения может быть опосредовано несколькими патогенетически важными для пациентов с НАЖБП механизмами. Обсуждаются влияние таурина хлорамина (Тау-Cl), эндогенного продукта, выделяемого активированными нейтрофилами и макрофагами на дифференциацию адипоцитов, его иммуномодулирующая роль на воспалительную активность жировой ткани, подавление вызванного ожирением окислительного стресса и воспаления в адипоцитах за счет блокирования выработки провоспалительных цитокинов [41]. Тау-Cl считается физиологическим модулятором воспалительного ответа, что объясняется ингибированием активации ядерного фактора kВ [42]. Показано, что дозозависимое влияние Тау-Cl на дифференциацию адипоцитов сопровождалось подавлением транскрипционных факторов адипогенеза и маркерных генов адипоцитов, включая пролифераторактивированный рецептор пероксисомы PPAR-g, белка-1, связывающего стеролрегуляторный элемент (SREBP-1) [43]. Продемонстрирована возможность Тау-Cl в модуляции экспрессии адипокинов путем ингибирования сигнального преобразователя и активатора передачи транскрипции (STAT) 3 в интерлейкин-1-индуцированных адипоцитах человека. Известно, что адипонектин вырабатывается преимущественно белой жировой тканью и играет ключевую роль в метаболическом гомеостазе, а низкие уровни адипонектина в плазме связаны с ожирением, диабетом и метаболическим синдромом [44, 45]. Несколько исследований показало повышение уровня плазменного или сывороточного уровня адипонектина при лечении таурином [46], что объясняется наличием корреляционной взаимосвязи между уровнем таурина и адипонектина в сыворотке крови. В эксперименте продемонстрирована возможность стимуляции синтеза адипонектина печенью в условиях неалкогольного стеатогепатита при подкожном введении таурина [47]. У человека 8-недельный прием таурина (3 г в день) значительно повышал уровень таурина и адипонектина в плазме [48].

Таурин является необходимым компонентом для поддержания нормальной функции митохондрий [49], предотвращает митохондриально-зависимый апоптоз гепатоцитов [50], снижает выработку активных форм кислорода в митохондриях [51], осуществляет регуляция внутриклеточного гомеостаза кальция [52].

Хорошо известен гиполипидемический эффект таурина, опосредованный стимуляцией катаболизма ХС в желчные кислоты. В эксперименте показано, что таурин уменьшает накопление в печени и выделение сложного эфира ХС [53], его ингибирующее влияние на секрецию аполипопротеина В, важнейшего структурного компонента ЛПНП и липопротеидов очень низкой плотности, а также ХС [54]. Таурин снижает уровень ТГ в плазме крови, накопление липидов в печени и повреждение печени, уменьшает активность воспаления в гепатоцитах, что сопровождается улучшением гистологической картины печени в модели неалкогольного стеатоза и стеатогепатита [55–57]. Таурин напрямую влияет на липидный обмен в белой жировой ткани, модулируя ее липолиз [58].

Как одна из самых распространенных аминокислот в центральной нервной системе, выполняя роль осморегуляции, нейропротекции и нейромодуляции [59], действуя как агонист на рецепторах ингибирующих g-аминомасляную кислоту и глицинергические нейротрансмиттерные системы [60], таурин обладает выраженным анорексигенным эффектом [61]. Показано, что дефицит таурина является одним из важных патогенетичеcких механизмов возникновения и прогрессирования заболеваний. При СД уровень таурина в сыворотке крови снижается на 39% [62], ожирении – 41% [63], фиброзе печени F0 – 35%, F4 – 67% [64]. Более того, оценка выраженности дефицита таурина используется для ранней диагностики данных заболеваний [62–64], а коррекция этого дефицита – как один из методов профилактики и лечения данных заболеваний.

Представляется важным, что в проведенных нами ранее исследованиях показано, что прием препарата таурина – Дибикора в суточной дозе 1000 мг 16–24 нед пациентами с НАЖБП сопровождается снижением выраженности стеатоза и фиброза в печени [26]. В настоящем исследовании отмечено, что изменение этих показателей достоверно коррелирует со снижением выраженности и ДВЖ (для FLI r=0,75, р<0,05; для NFS r=0,40, р<0,05).

Заключение

У пациентов с НАЖБП обнаружены выраженное висцеральное ожирение и тяжелая ДВЖ, усугубляющаяся по мере увеличения ожирения. Показано, что патогенетически оправданное 24-недельное применение 1000 мг таурина в сутки в лечении пациентов с НАЖБП способствует достоверному уменьшению выраженности висцерального ожирения по данным биоимпедансометрии, показателя ИВО, а также снижению ДВЖ.

Конфликт интересов. Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.

Conflict of interests. The authors declare that there is not conflict of interests.

Литература / References

  1. Еstes C, Anstee QM, Arias-Loste MT et al. Modeling NAFLD disease burden in China, France, Germany, Italy, Japan, Spain, United Kingdom, and United States for the period 2016–2030. J Hepatol 2018; 69: 896–904.
  2. Lonardo A, Bellentani S, Argo CK et al.; Non-alcoholic Fatty Liver Disease Study Group. Epidemiological modifiers of non-alcoholic fatty liver disease: Focus on high-risk groups. Dig Liver Dis 2015; 477: 997–1006.
  3. Lonardo A, Sookoian S, Pirola CJ, Targher G. Non-alcoholic fatty liver disease and risk of cardio vascular disease. Metabolism 2015. DOI: 10.1016/j.metabol.2015.1009.1017
  4. Bertolotti, M, Lonardo А, Mussi С et al. Nonalcoholic fatty liver disease and aging: epidemiology to management. World J Gastroenterol 2014; 20: 14185–204.
  5. Wong RJ, Ahmed A. Obesity and non-alcoholic fatty liver disease: Disparate associations among Asian populations. World J Hepatol 2014; 6: 263–73.
  6. Amarapurkar DN, Hashimoto E, Lesmana LA et al. How common is non-alcoholic fatty liver disease in the Asia? Pacific region and are there local differences? J Gastroenterol Hepatol 2007; 22: 788–793.
  7. Tsuruta G, Tanaka N, Hongo M et al. Nonalcoholic fatty liver disease in Japanese junior high school students: its prevalence and relationship to lifestyle habits. J Gastroenterol 2010; 45: 666–72.
  8. Berentzen TL, Gamborg M, Holst C et al. Body mass index in childhood and adult risk of primary liver cancer. J Hepatol 2014; 60: 325–30.
  9. Long MT, Gurary EB, Massaro JM et al. Parental non-alcoholic fatty liver disease increases risk of non-alcoholic fatty liver disease in offspring. Liver Int 2019; 3 (4): 740–7.
  10. Younossi ZM, Koenig AB, Abdelatif D et al. Global epidemiology of nonalcoholic fatty liver diseaseMeta-analytic assessment of prevalence, incidence, and outcomes. Hepatology 2016; 64: 73–84.
  11. Rodella P, Takase L, dos Santos L et al. The Effect of Taurine on Hepatic Disorders [Version 2]. Curr Updates Hepatol Gastroenterol 2017; 1: 1.2.
  12. Buzzetti E, Pinzani M, Tsochatzis EA. The multiple-hit pathogenesis of non-alcoholic fatty liver disease (NAFLD). Metabolism 2016; 65: 1038–48.
  13. Kim SJ, Gupta RC, Lee HW. Taurine-diabetes interaction: from involvement to Protection. Curr Diabetes Rev 2007; 3: 165–75.
  14. Lourenço R, Camilo ME. Taurine: a conditionally essential amino acid in humans? An overview in health and disease. Nutr Hosp 2002; 17: 262–70.
  15. Marcinkiewicz J, Kontny E. Taurine and inflammatory diseases. Amino Acids 2014; 46: 7–20.
  16. Ripps H, Shen W. Review: taurine: a “very essential” amino acid. Mol Vis 2012; 18: 2673–86.
  17. Huxtable RJ. Physiological actions of taurine. Physiol Rev 1992; 72: 101–63.
  18. Murakami S. Role of taurine in the pathogenesis of obesity. Mol Nutr Food Res 2015; 59 (7): 1353– 63.
  19. Murakami S. The physiological and pathophysiological roles of taurine in adipose tissue in relation to obesity. Life Sci 2017; 186: 80–6.
  20. Kim KS, Jang MJ, Fang S et al. Amino Аcids 2019; 51: 245.
  21. Murakami S, Kondo Y, Nagate T. Effects of long-term treatment with taurine in mice fed a high-fat diet: improvement of cholesterol metabolism and vascular lipid accumulation by taurine. Adv Exp Med Biol 2000; 483: 177–86.
  22. De la Puerta C, Arrieta FJ, Balsa JA et al. Taurine and glucose metabolism: a review. Nutr Hosp 2010; 25: 910–9.
  23. Murakami S, Yamagishi I, Asami Y et al. Hypolipidemic effect of taurine in stroke-prone spontaneously hypertensive rats. Pharmacology 1996; 52: 303–13.
  24. Iwakir Y. Phatophysiology of Portal Hypertension. Clin Liver Dis 2014; 18: 281–91.
  25. Saito M, Hirano H, Yano Y et al. Serum level of taurine would be associated with the amelioration of minimal hepatic encephalopathy in cirrhotic patients. Hepatol Res 2015; 46: 215–24.
  26. Стаценко М.Е., Туркина С.В., Шилина Н.Н. и др. Фармакотерапия неалкогольной жировой болезни печени: акцент на фиброз. Consilium Medicum. 2018; 20 (8): 37–41. DOI: 10.26442/2075-1753_2018.8.37-41. [Statsenko M.E., Turkina S.V., Shilina N.N. et al. Nonalcoholic fatty liver disease pharmacotherapy: accent on fibrosis. Consilium Medicum. 2018; 20 (8): 37–41. DOI: 10.26442/2075- 1753_2018.8.37-41 (in Russian).]
  27. Стаценко М.Е., Туркина С.В., Шилина Н.Н. Поражение печени у больных с хронической сердечной недостаточностью ишемического генеза и сахарным диабетом типа 2 – коварный тандем: возможности дополнительной органопротективной терапии. Consilium Medicum. 2016; 18 (5): 103–9. [(in Russian).]
  28. Стаценко М.Е., Туркина С.В., Горбачева Е.Е., Ермоленко А.А. Патогенетические возможности таурина в лечении диабетических микро- и макрососудистых осложнений. Рус. мед. журн. Мед. обозрение 2018; 2 (5): 10–6. [ (in Russian).]
  29. Стаценко М.Е., Туркина С.В., Шилина Н.Н., Винникова А.А. Эндотелиотропные свойства таурина у больных хронической сердечной недостаточностью и сахарным диабетом 2 типа. Кардиоваск. терапия и профилактика. 2016; 15 (2): 38–44. [ (in Russian).]
  30. Yilmaz Ergün. The diagnostic role of ultrasonograhyy in liver streatosis. Turk J Gastroenterol 1999; 2: 96–100.
  31. Amato MC, Giordano C, Galia M et al. Visceral Adiposity Index: a reliable indicator of visceral fat function associated with cardiometabolic risk. Diabetes Care 2010; 33: 920–2.
  32. Angulo P, Hui JM, Marchesini G et al. The NAFLD Fibrosis Score: A Noninvasive System That Identifies Liver Fibrosis in Patients with NAFLD. Hеpatology 2007; 45 (4): 846–54.
  33. Bedogni G, Bellentani S, Miglioli L et al. The Fatty Liver Index: a simple and accurate predictor of hepatic steatosis in the general population. BMC Gastroenterology 2006; 6: 33–8.
  34. Amato MC et al. Cut-off points of the visceral adiposity index (VAI) identifying a visceral adipose dysfunction associated with cardiometabolic risk in a Caucasian Sicilian population. Lipids Health Dis 2011; 10 (183): 1–8.
  35. Mohammadreza B et al. Prognostic significance of the complex “Visceral Adiposity Index” vs. simple anthropometric measures: Tehran lipid and glucose study. Cardiovasc Diabetol 2012; 11: 20.
  36. Cardona-Alvarado MI, Lopez-Moreno G, Aguilar-Zavala H et al. Relationship of Visceral Adiposity Index with the Metabolic Phenotype and Cardiovascular Markers in Non-Diabetic Subjects. Health Sci J 2018; 12 (5): 588.
  37. Yang F, Wang G, Wang Z et al. Visceral Adiposity Index May Be a Surrogate Marker for the Assessment of the Effects of Obesity on Arterial Stiffness. PLoS ONE 2014; 9 (8): e104365.
  38. Zhang Z, Shi D, Zhang Q et al. Visceral adiposity index (VAI), a powerful predictor of incident hypertension in prehypertensives. Intern Emerg Med 2018; 13: 509–15.
  39. Chaonan Xu, Zhimin Ma, Yunfeng Wang et al. Visceral adiposity index as a predictor of NAFLD: A prospective study with 4-year follow-up. Liver International 2018; 38 (12): 2294–300.
  40. Petta S, Amato MC, Di Marco V et al. Visceral adiposity index is associated with significant fibrosis in patients with non‐alcoholic fatty liver disease. Aliment Pharmacol Ther 2012; 35: 238–47.
  41. Schuller-Levis GB., Park E. Taurine and its chloramine: modulators of immunity. Neurochem Res 2004; 29: 117–26.
  42. Kanayama A, Inoue J, Sugita-Konishi Y et al. Oxidation of IкB at methionine 45 is one cause of taurine chloramine-induced inhibition of NF-кB activation. J Biol Chem 2002; 277: 24049–56.
  43. Kim KS, Ji HI, Chung H et al. Taurine chloramine modulates the expression of adipokines through inhibition of the STAT-3 signaling pathway in differentiated human adipocytes. Amino Acids 2013; 45: 1415–22.
  44. Okamoto Y, Kihara S, Funahashi T, Matsuzawa Y et al. Adiponectin: a key adipocytokine in metabolic syndrome. Clin Sci 2006; 110: 267–78.
  45. Stefan N, Stumvoll M. Adiponectin – its role in metabolism and beyond. Horm Metab Res 2002; 34: 469–74.
  46. You JS, Zhao X, Kim SH et al. Positive correlation between serum taurine and adiponectin levels in high-fat diet-induced obesity rats. Adv. Exp Med Biol 2013; 776: 105–11.
  47. Chen SW, Chen YX, Sh J et al. The restorative effect of taurine on experimental nonalcoholic steatohepatitis. Dig Dis Sci 2006; 51: 2225–34.
  48. Rosa FT, Freitas EC, Deminice R et al. Oxidative stress and inflammation in obesity after taurine supplementation: a double-blind, placebo-controlled study. Eur J Nutr 2014; 53: 823–30.
  49. Schaffer SW, Jong CJ, Ito T, Azuma J. Role of taurine in the pathologies of MELAS and MERRF. Amino Acids 2014; 46: 47–56.
  50. Das J, Ghosh J, Manna P, Sil PC. Protective role of taurine against arsenic-induced mitochondria dependent hepatic apoptosis via the inhibition of PKC-JNK pathway. PLoS One 2010; 5: e12602.
  51. Chang L, Xu JX, Zha J et al. Taurine antagonized oxidative stress injury induced by homocysteine in rat vascular smooth muscle cells. Acta Pharmacol Sin 2004; 25: 341–6.
  52. El Idrissi A. Taurine increases mitochondrial buffering of calcium: role in neuroprotection. Amino Acids 2008; 34: 321–8.
  53. Yamamoto K, Yoshitama A, Sakono M et al. Dietary taurine decreases hepatic secretion of cholesterol ester in rats fed a high-cholesterol diet. Pharmacology 2000; 60: 27–33.
  54. Yanagita T, Han SY, Hu Y et al. Taurine reduces the secretion of apolipoprotein B100 and lipids in HepG2 cells. Lipids Health Dis 2008; 7: 38–42.
  55. Chen SW, Chen YX, Shi J et al. The restorative effect of taurine on experimental nonalcoholic steatohepatitis. Dig Dis Sci 2006; 5: 2225–34.
  56. Chang YY, Chou CH, Chiu CH et al. Preventive effects of taurine on development of hepatic steatosis induced by a high-fat/cholesterol dietary habit. J Agric Food Chem 2011; 59: 450–7.
  57. Gentile CL, Nivala AM, Gonzales JC, Pfaffenbach KT. Experimental evidence for therapeutic potential of taurine in the treatment of nonalcoholic fatty liver di sease. Am J Physiol Regul Integr Comp Physiol 2011; 301: 1710–22.
  58. Pin ̃a-Zentella G, dela Rosa-Cuevas G, Va ́zquez-Meza et al. Taurine in adipocytes prevents insulin-mediated H2O2 generation and activates Pka and lipolysis. Amino Acids 2012; 42: 1927–35.
  59. Kumari N, Prentice H, Wu JY. Taurine and its neuroprotective role. Adv Exp Med Biol 2013; 775: 19–27.
  60. Albrecht J, Schousboe A. Taurine interaction with neurotransmitter receptors in the CNS: an update. Neurochem Res 2005; 30: 1615–21.
  61. Murakami T, Furuse M. The impact of taurine and beta-alanine-supplemented diets on behavioral and neurochemical parameters in mice: antidepressant versus anxiolytic-like effects. Amino Acids 2010; 39: 427–34.
  62. Agouza IME, Saad AH, Mahfouz AA, Hamdy K. Serum Taurine Level in Relation to Ophthalmoscopic Examination as Early Marker for Diabetic Retinopathy. Clin Med Biochemistry 2017; 3: 124–9.
  63. Fla v́ ia Troncon R, Freitas EC, Deminice R et al. Oxidative stress and inflammation in obesity after taurine supplementation: a double-blind, placebo-controlled study Eur J Nutr 2014; 53: 823–30.
  64. Agouza IE, Fouad R, Ahmed R et al. Comparison between Fibroscan and Serum Taurine for Early Diagnosis of Liver Fibrosis in Egyptian Patients Infected with HCV. Clin Med Biochem 2017; 3: 127–36.

Информация об авторах

Стаценко М.Е. – д-р мед. наук, проф., зав. каф. внутренних болезней педиатрического и стоматологического фак-тов ФГБОУ ВО ВолгГМУ

Туркина С.В. – д-р мед. наук, проф. каф. внутренних болезней педиатрического и стоматологического фак-тов ФГБОУ ВО ВолгГМУ

Горбачева Е.Е. – аспирант каф. внутренних болезней педиатрического и стоматологического фактов ФГБОУ ВО ВолгГМУ

Ермоленко А.А. – аспирант каф. внутренних болезней педиатрического и стоматологического фактов ФГБОУ ВО ВолгГМУ

Косивцова М.А. – доц. каф. внутренних болезней педиатрического и стоматологического фак-тов ФГБОУ ВО ВолгГМУ